Николай Федорович Лихачев родился 4 января 1920 года в селе Плоская Вершина Воронежской области (ныне это район Липецкой области). Закончив семь классов, осенью 1932 года поступил в школу ФЗО при Липецком чугунолитейном заводе "Свободный сокол". А в сентябре 1937 года в г. Усмань его призвали служить в ряды Красной Армии.
- Назначение я получил в город Витебск и 1 декабря принял присягу на верность Родине. Хочу сказать, что дедовщины тогда в армии не было, меня окружали добрые и умные начальники. Ближе к маю войска из городов и гарнизонов, где мы зимовали, должны были переселиться в лагеря. При нормальной службе и обстановке в стране военнослужащие берут с собой семьи, детей. В мае 41-го семьи остались на погрузочной площадке, и редко какая командирская жена не плакала. В воздухе как никогда пахло войной, ведь к тому времени немцы уже заняли Польшу.
- Где и как Вас застало известие о войне?
- В один из весенних дней в лагере ко мне подходит политрук Перечин и говорит: "Николай, есть возможность поехать на учебу в училище. Мой совет - не отказывайся". Так я попал на учебу в Первое Киевское артиллерийское училище им. Кирова. Я успешно сдал экзамены и был зачислен. Но учиться мне было не суждено, 22 июня началась война. С раннего утра налетела фашистская авиация. Мы не были обучены распознавать самолеты. Окна казармы, где мы жили, были открыты. И мы с интересом следили за воздушным боем. И тут в нашу сторону летит самолет на малой высоте. Мы кричим: "Смотри, наш!". А этот "наш" как даст очередь из пулемета по окнам! Тогда уже поняли, чей...
- И как дальше сложилась Ваша судьба - сразу на фронт?
- С первого дня войны меня послали на задание. По приказу я был направлен за снарядами на базу. Мне вручили 105 подвод - доставлять снаряды в Голосеевский лес. Мы поехали под Киев на базу.
В начале июля бои уже шли на ближних подступах к Киеву. И нас эвакуировали в Красноярск. А позже мы узнали, что 19 сентября 1941 года Киев сдали немцам. Мы начали учебу в ускоренном темпе, занимались по 12 часов в сутки. Что усвоил, то и твое. В ноябре курсантов уже готовили к выпуску. Я был аттестован командиром огневого взвода и получил офицерское звание лейтенанта. Затем я добровольно записался служить в воздушно-десантные войска и стал военным парашютистом. В 1941 году в десантных войсках я был назначен командиром минометной батареи.
- Вы пошли в десантные войска. Приходилось ли Вам участвовать в боевом десантировании?
- Нет, не успел. 17 августа 1942 года наш десантный корпус был переформирован в 41-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Мы были направлены под Сталинград. Совершили двухсоткилометровый марш под бомбежкой с техникой и лошадьми, орудиями, минометами, были небольшие потери. Но основной нашей задачей было не допустить противника в Сталинград с северо-запада.
- В мемуарах командующего 1-й Гвардейской армии Москаленко, в состав которой входила 41-я гвардейская стрелковая дивизия в ходе оборонительного сражения под Сталинградом, говорится, что десантников бросили в бой безо всякой подготовки. Действительно ли боевая подготовка была на низком уровне? Сколько проведено боевых стрельб?
- Правильно. Для того, чтобы людей туда направить, надо знать местность. Чтобы командир дал задание каждому. А без такой подготовки мы плохо ориентировались на месте. Было очень тяжело, времени мало для того, чтобы понять, что, где и как. Здесь вся ответственность ложилась на плечи командира. Должно быть командирское чутье, которое вырабатывается не в училище, а на практике. Учебных стрельб было проведено очень много. "Без всякой подготовки" надо понимать, что не были уточнены задания на местности.
- Москаленко также рассказывает, что у гвардейцев не хватало боеприпасов. Были ли Вы очевидцем боев, чтобы на батарее закончились снаряды?
- Я этого не ощущал. Ведь до последнего снаряда никогда не добиваешь. Всегда оставляешь про запас хотя бы пять снарядов. Берегли для сложных, непредвиденных ситуаций. Я был командиром четырех 76-миллиметровых пушек. Мы находились на расстоянии 2 км от цели поражения. У меня в батарее были лошади и повозки для доставки оружия. Управление вооруженными силами - очень сложное дело. Однажды нам привезли оружие эшелоном, его разбомбили. С другой стороны был взорван мост. У немцев в то время было абсолютное господство в воздухе. Каждое утро они поливали нас свинцовым огнем с самолетов, а мы не могли этому противостоять. Нашей авиации там не было - в те дни боев под Сталинградом мы ее не видели.
- Расскажите о своих действиях как командира батареи четырех 76-мм пушек. Как Вы оцениваете эффективность орудия, которое Вы использовали?
- Вначале мы использовали 76-мм орудия образца 1927 года. Можете себе представить, какая артиллерия вступила в войну и какая вышла? Это даже страшно подумать - 1927 года! Эти орудия 76 мм не могли стрелять по танкам и бронетранспортерам, так как не было предусмотрено бронебойных снарядов.
Затем на вооружение поступили прекрасные пушки ЗИС-3. Это орудие можно было перекатить, но на очень маленькое расстояние, до 10 метров, махина была в человеческий рост. Эти пушки стояли на закрытых позициях, для них рылись окопы. 76-мм пушка была очень эффективна в бою, потому что дальность прямого выстрела - 2 километра. Это скорострельное оружие, 30 выстрелов в минуту. А это очень важно в бою.
- А за подбитые танки Вам платили?
- Совершенно верно. За подбитый танк, во-первых, сразу давали орден Отечественной войны. И денежное вознаграждение тоже полагалось. Учитывая инфляцию во время войны, это было приблизительно рублей 800.
- Встречались ли Вам случаи, чтобы солдаты специально калечили себя, чтобы избежать мясорубки под Сталинградом?
- Да, было однажды... 10 октября 1942 года нас всех вызвал командир полка и говорит: "Нас должна заменить другая дивизия". И я, следуя приказу высшего руководства, понадеялся на них. А замена дивизии, полка, роты - очень сложное дело. Это надо делать в темное время. И здесь права на ошибку нет. Хочу заметить, что очень трудно психологически пережить сам момент замены. Ты весь в напряжении - а вдруг не приедут, вдруг не заменят. А у меня в подчинении 84 человека. Мы все собрали, сидим и ждем в молчаливом напряжении. Я смотрю, солнце уже взошло, над нами начали летать немецкие разведчики, а мы все сидим. А те, кто должны были нас сменить, вообще не приехали. Тут я принял решение ехать. Наш полк ушел, другие батальоны тоже. Но я принял это решение слишком поздно. Как только мы двинулись с места, на нас налетели 9 самолетов. А мы как раз выехали на голое место, и тут они стали нас кромсать. Из укрытий были только маленькие окопчики. Они разбомбили нас и улетели. Пока мы все собрали, пока проверили всех, ведь раненых нельзя бросать. А возле одного раненого держать всех - это тоже своего рода преступление. И один оказался самострелом, у него не выдержали нервы и он выстрелил себе в руку. Потому что было сказано, что идем не на отдых, а на новый участок. А когда дойдем, потом нам скажут о дальнейших действиях, так он и не выдержал. Вот и колеблется стрелка. На тебя смотрят все солдаты. Мне тогда был лишь 21 год, и очень тяжело морально принимать такие решения. А был строжайший приказ самострелов отдавать под трибунал. Но ведь как мы его будем тащить за собой? Ехать к формированию 200 километров. Это нереально. И что с ним будет? Я подошел, посмотрел и сказал ему: "Иди, лечись...". Можно по-разному рассуждать, совершил ли я преступление или нарушил приказ. Никто из солдат не проронил ни слова, как приехали. Я тогда принял решение простить его, но куда он пошел и что с ним случилось - неизвестно...
- Офицер итальянского армейского корпуса Корти оставил страшные мемуары о гибели итальянской армии и об осаде Чертково, которую вела ваша дивизия. Он пишет, что пути отступления итальянцев и немцев были черны от тел замерзших насмерть солдат. Что Вам больше всего запомнилось в ходе этого наступления?
- После успешного окружения 6-й армии Паулюса под Сталинградом немцы сформировали группу армий "Дон" Манштейна, которая должна была прорвать кольцо. Наше командование отразило натиск противника и нанесло по войскам Манштейна удар во фланг - по частям 8-й итальянской армии. В этом сражении приняла участие наша дивизия. 17 декабря 1942 года началась артподготовка, которая длилась полтора часа. А затем командир полка подал команду к атаке. В первый день боя было много пленных, трофеи. Наши солдаты подбирали всякие безделушки - зажигалки, губные гармошки, сигареты... Я обратил внимание и на оборону, ведь немцы на Дону собирались зимовать. Траншеи и блиндажи обшиты досками, в землянках отопление...
На следующий день наступления наш полк атаковал деревню Гадючье. Противник бросал технику и отступал. К концу этого дня мы продвинулись на 25 километров. За три дня боев полки нашей дивизии уничтожили 3 тысячи врагов, более 1500 взяли в плен, было захвачено 600 автомашин и 15 танков. Таким образом, главные силы 8-й итальянской армии были полностью разгромлены. Итальянцы бросали оружие и, не желая воевать, целыми подразделениями сдавались в плен. Они сидели месяцами в обороне, никто их не тревожил. Это были добрейшие люди, музыкальные, которые не делали зла мирному населению. За исключением того, что перестреляли всех лягушек. Сами по себе они были мирные люди и воевать не хотели.
Наше дальнейшее наступление встречало сильное сопротивление, теперь уже немцев. Подошли к Чертково, это сильный оборонительный пункт. Окруженные части имели на вооружении зенитки, артиллерию, продовольствие, аэродром. Наша дивизия окружила Чертково, но чтобы удерживать окружение, нужны были значительные силы. Командование направило подкрепление из других дивизий. 29 декабря противник попытался прорвать окружение, обстановка сложилась очень критическая. Но полк отразил натиск врага. Возле Чертково оставили усиленный батальон. (Действительно, советские войска отразили попытку деблокады Чертково 29 декабря 1942-го - 2 января 1943 года. Однако сил для полной ликвидации окруженной группировки у 41-й дивизии уже не осталось. Причины - ожесточенное сопротивление противника, трудности в снабжении, недостаточная авиационная поддержка, а также сосредоточение сил советского командования на других направлениях. Остатки группировки, окруженной в Чертково, спаслись, однако понесли тяжелые потери, ценой отступления была брошенная боевая техника и тысячи итальянских пленных.)
- Почему наши войска не смогли удержать окружение, и остатки итальянских войск 15-16 января прорвались из города?
- Нет, это не так. Сложилась такая тактическая ситуация. Например, завязался бой за один населенный пункт, день прошел безуспешно. Так видно, что враг отступает, и наши могут их преследовать и дальше, зачем возле них полки держать. Командующий принял решение оставить усиленный батальон, а остальным преследовать отступающего противника. И выжидали момента, как говорят, "на измор". Пока сами сдаваться будут. Так и получилось. Когда немцы ушли далеко-далеко, итальянцы из этого гарнизона стали сдаваться. И орудия, и аэродром - все осталось.
- Каких боевых наград Вы удостоены и за какие боевые эпизоды?
- Какой мой подвиг - однозначно не скажешь. У меня была должность начальник артиллерии полка (заместитель командира полка по артиллерии). Я должен был на тот момент в кратчайшие сроки отправить орудия и боеприпасы на другой берег. Что я и сделал. Все делалось мгновенно - нашли подручные средства, соорудили плоты и отправили. И вот за высокую организацию в переправе артиллерийской техники и стрелковых подразделений через Дунай меня и наградили орденом Александра Невского.
Орден Отечественной войны І степени я получил за форсирование Днепра. Подошли мы к Днепру числа 2-3 сентября, а 26-го уже форсировали реку на подручных средствах. Помню, кто нашел лодку, тот был счастлив вдвойне. Это было в Днепропетровской области, в селе Сошиновка. Форсирование Днепра для нас было непростым орешком. Правый берег, западный - крутой и высокий, каменистый. Лодки не могли пристать к берегу. Приходилось ходить по пояс в воде...
За ликвидацию окруженной группировки в Корсунь-Шевченковском я был награжден орденом Красной Звезды.
* * *
Кроме этого, Николай Федорович был награжден еще двумя орденами Отечественной войны и вторым орденом Красной Звезды, орденом Богдана Хмельницкого ІІ степени и многими юбилейными медалями, которых ветеран даже не считает.
