В.Н. Бухарин
( разведрота 41-й гвардейской стрелковой дивизии )
Корсунь-Шевченковская битва
После тяжелых боев в районе Кировограда, наша 41-я гвардейская стрелковая дивизия передала свой участок наступления 8-й и 36-й гвардейским стрелковым дивизиям. Она получила задачу совершить форсированный марш по маршруту Кировоград - Шпола - Моринцы и войти в состав 4-й гвардейской армии, составляющей внутреннее кольцо окружения немецкой группировки в районе
Корсунь-Шевченковского. Неожиданно наступила оттепель, пошли дожди. Снег быстро растаял, и марш нашей дивизии оказался невероятно трудным. Мы спешили. Командиры и политработники объяснили бойцам задачу, хотя и в общих чертах: идем добивать окруженную группировку врага, надо спешить. После дождей грунтовые дороги превратились в месиво. Буксовали "студебекеры", танки. Бойцы двигались по обочинам, с трудом переставляя облепленные грязью сапоги. Снаряды, патроны, продукты перекладывались на повозки. Лошади выбивались из сил и останавливались. Тогда бойцы брали в вещевые мешки все, что могли поднять. Шли днем и ночью, шли до изнеможения, без сна и отдыха. 14 февраля дивизия вышла в район сосредоточения - село Почапинцы и Моринцы.
В Кировоградских боях штаб дивизии понес большие потери, и я из разведроты был откомандирован в разведотдел штаба дивизии, где временно выполнял обязанности заместителя начальника разведки дивизии по информации. Кругом гудела канонада - это артиллерийские полки громили окруженного противника. С 14 февраля ударили морозы, налетела пурга. Огромное количество прибывающих войск маленькие Моринцы не могли вместить. Бойцы размещались в хатах, хлевах, сараях. Такова была обстановка. В огромной военной махине-дивизии каждый, несмотря ни на что, был занят своим боевым делом. Моя задача заключалась в том, чтобы полученные разведданные с полков обобщить, оформить разведсводкой и в 17.00 каждого дня отправлять с курьером в штаб корпуса. И вот в 4 часа 17 февраля колонны окруженных немцев, выбитых из населенных пунктов, ринулись вперед. Телефонная связь прервалась. Начались ожесточенные бои. Дважды за день на штаб дивизии выходили небольшие группы гитлеровцев, и мы бросали штабную работу, и, схватив автоматы и гранаты и организуя круговую оборону, помогали комендантскому взводу уничтожать врага.
В канонаде и завывании метели быстро настал зимний вечер. Получив по рации известия из полков, я подготовил разведсводку. Близилось время отправления документа в штаб корпуса, а связного не было. Зато в расположение штаба дивизии прорвались два немецких танка: один уничтожили артиллеристы, второй экипаж сдался в плен. Стало темно. Так получилось, что в разведотделе я остался один, так как переводчик - старший лейтенант Н.А. Ефимов - допрашивал пленных танкистов. Связи с полками по телефону не было, прекратилась она и по рации. Посмотрев дислокацию штаба корпуса по двухверстке, я принял решение лично доставить разведсводку в разведотдел штаба корпуса. Он был расположен примерно в пяти километрах. Надев маскхалат, я взял автомат, пару гранат, засунул в голенища трофейных сапог две запасных обоймы и вышел на улицу. Зорко вглядываясь в снежную мглу, я двинулся по дороге по направлению штаба корпуса. Через некоторое время я увидел идущего на встречу мне человека, взял его на мушку: оказалось, что это связист нашей роты связи ищет повреждение линии. Во вьюжной круговерти и грохочущей кругом артиллерийской канонаде, он потерял ориентацию и двигался в обратном направлении. Мы вместе пошли дальше, ориентируясь в сплошной снежной мгле по телефонному проводу. Через некоторое время мы вдруг различили идущую нам навстречу большую группу людей - это были немцы. Ветер бил снежной крупой в лицо, я крикнул связисту: "Бери бегом правее!", вскинул автомат и дал длинную очередь над головами идущих, крикнув: "Ханде Хох!" Справа также раздалась автоматная очередь. Немцы от неожиданности дружно подняли руки - их оказалось более 30 человек. Отобрав у них оружие, мы доставили их в штаб корпуса. В спешке я так и не узнал фамилию, имя и звание связиста, не до того было. Сдав пленных, связист побежал чинить линию, а я, доложив начальнику разведки о случившемся, передал разведсводку и попутной машиной отбыл в штаб дивизии. Время было горячее - каждый должен был выполнять свои воинские обязанности. Через трое суток дивизия, завершив ликвидацию окруженной группировки, двинулась на запад. 12 марта начальник разведки , майор Хоменко В.Н., сообщил, что я за
Корсунь-Шевченковскую операцию представлен к награде. Орден "Красной Звезды" мне вручили уже в Карпатах во время боев по ликвидации Яссо - Кишиневской группировки.
В Карпатах
Карпаты. Яссинское направление. Август 1944 года. После освобождения молдавского города Оргеева 4-я гвардейская армия 2-го Украинского фронта, в первый эшелон которой входила и наша 41-я гвардейская стрелковая дивизия, прорвала немецкий фронт и начала стремительное наступление на северо-запад. В полосе наступления нашей дивизии лежали Карпаты - горы с крутыми склонами, быстрыми горными реками, сплошь заросшие лиственными лесами. Особенно труднопроходимыми для боевой техники были буковые леса - огромные деревья в полтора-два обхвата толщиной, смыкали свои густые кроны на большой высоте, нескончаемо простираясь по крутым горным склонам.
Вести боевые действия в горных условиях Карпат из-за сильно пересеченной местности было чрезвычайно трудно, а порой и невозможно. Ни наши, ни немецкие части не были приспособлены для ведения боев в горных условиях. Оставалось одно - горные дороги, по которым сплошным потоком вперемешку двигались наши и немецкие части, и которых без разбору бомбила и та, и другая авиации. Колонны часто двигались в условиях прямой видимости друг за другом, даже бронетанковые, но почему-то в бой не вступали. Так длилось, пока не вышли из горных теснин в район г. Яссы. Это была странная война. Позднее военные историки назовут эту кампанию "слоеный пирог".
В памяти сохранился такой эпизод.
Во время Яссинско-Кишиневского наступления я был прикомандирован к разведотделу штаба дивизии, где занимался подготовкой графической информации, заключающейся в нанесении на оперативные карты боевой обстановки и дислокации противника в полосе наступления дивизии. Эта информация ежедневно должна была передаваться в разведотдел штаба корпуса.
Стоял конец августа. Несмотря на сложную обстановку, дивизия вела успешное наступление в направлении Корнешти-Тырг. Весь жаркий день штаб дивизии был на марше, очень крутые спуски и подъемы, неоднократные бомбежки авиации мешали продвижению. Наконец, к вечеру разместились в каком-то небольшом горном селе. Я, не медля, принялся за работу: по разведдонесениям полков оформлять сводку, которая в соответствии с действующим порядком ежедневно к 21 часу должна быть в штабе корпуса вместе с картой обороны противника. И вот разведсводка готова, запечатана в конверт. Традиционного посыльного из комендантского взвода не было, телефонная связь только налаживалась, и неизвестно, где находился этот взвод. Время шло. И начальник разведки принимает решение послать меня в штаб корпуса с пакетом, а на обратном пути получить комплект оперативных карт данной местности с обозначением полосы наступления дивизии на будущее. Срочно по рации выяснили месторасположение штаба корпуса - он находился за горой, примерно в 7-9 км по птичьему полету.
В горах темнеет быстро. Я получил запечатанный конверт, взял автомат, несколько дисков и гранат, оседлал коня, и, пока еже было видно, рысью двинулся по лесной дороге. Гигантские буковые деревья где-то в высоте смыкали свои громадные густые кроны, подлеска не было, и при свете костров, разложенных расположившимися на ночлег частями, лес казался огромным залом с бесчисленным количеством колоннад. Постепенно отблески костров начали меркнуть, конь перешел на шаг, и нас охватила кромешная, плотная темнота. Время от времени, где-то далеко справа и слева раздавались короткие автоматные очереди. Мне осталось одно - положиться на своего коня по кличке Ураган. Он шагом шел почти бесшумно. Сначала нервы были напряжены, автомат стоял на боевом взводе, но потом стало удивительно тихо, темнота такая, что головы коня не было видно, и я начал дремать в седле. Вдруг конь остановился, и до слуха долетела приглушенная немецкая речь. Немцы! Затаившись, напрягая слух и зрение, я увидел, что впереди вверху мелькают звезды. "Видимо, опушка, значит, лес кончается, деревня близко. Неужели нарвался на боевое охранение противника?!" - подумал я и осторожно спешился.
Так оно и оказалось. Приглядевшись, при свете звезд я различил фигуры немцев. В это время совсем недалеко высветился квадрат двери - кто-то вышел из дома во двор. Этого было достаточно, чтобы увидеть, что немцев было двое, они стояли на дороге спиной ко мне. Решение пришло мгновенно. Осторожно я подошел к ним вплотную и вполголоса скомандовал: "Ханде хох!" От неожиданности оба подняли руки. "Форверц", - сказал я и мы пошли. Лес кончился, стало светлее. Немцы поняли, что я один, и тут же один из них прыгнул в сторону, но его настигла очередь моего автомата. Я отскочил назад и прислушался. В лесу было тихо, только стонал раненый немец. Я приказал второму фрицу взять его и положить на седло. Через несколько шагов нас окликнул патруль. Я назвал пароль. Вместе с патрульным солдатом я доставил раненого немца в санчасть. Допросив их по дороге, я узнал, что они были фланговым боевым охранением выходившей из окружения части 370-й немецкой пехотной дивизии.
Несмотря на это приключение, я приказ выполнил вовремя. Доложив о выполнении задания и обстановке в лесу, я получил разрешение вернуться в часть рано утром. С трудом, найдя в потемках корм для лошади, я накормил и напоил коня, отстегнул притороченную к седлу бурку, и, завернувшись в нее, заснул рядом с конем. На рассвете без всяких приключений я доставил в свой штаб карты наступления дивизии.
Вечером этого дня передавался приказ Верховного Главнокомандующего, в котором сообщалось о взятии города Кишинева.
- Кишинев наш! - ликовали мы.
