Буркеев Дауд Исмагилович родился в 1923 году. На фронте с октября 1941 года. Помимо Сталинградской битвы, участвовал и в другом решающем сражении Великой Отечественной - на Курской дуге. До капитуляции Германии воевал в составе 1-го Белорусского фронта. После демобилизации из армии - на научной работе.
В конце августа сорок второго внезапным ударом от Дона немцы вышли к окраинам Сталинграда. Возникла непосредственная угроза для этого крупного промышленного центра и всего нашего Южного фронта. Командование принимало срочные меры для спасения положения.
В эти исключительно напряженные дни наша 41-я гвардейская стрелковая дивизия получает боевой приказ сдать занимаемую в течение длительного времени полосу обороны другому соединению и совершить форсированный марш протяженностью 120 километров под Сталинград. Конечно, мы, рядовые бойцы, могли только гадать, что нас ждет. Но о том, что в районе Сталинграда идут небывалые по ожесточению бои, мы, в общем-то, знали. На сердце было тревожно и, откровенно говоря, страшно.
Форсированный марш - это почти непрерывное движение вперед с максимальными скоростями и очень короткими привалами для отдыха. Это теоретически. На практике же прибавьте зной, густую пыль, многочисленные овраги и лощины. И господствующую в небе авиацию противника. Пикирующие бомбардировщики поочередно пролетали над нашей колонной и сбрасывали бомбы с небольшой высоты. Несмотря на малую вероятность сбить самолет огнем из стрелкового оружия, многие бойцы ложились на спины и стреляли из винтовок в надежде поразить пикировщик в самой нижней точке его атаки. Все же лучше, чем просто тоскливо лежать под бомбами и пассивно ожидать смерти.
Помню, как мой земляк, командир взвода противотанковых ружей Мансур Маннаков, тоже приспособившийся использовать свою "дудоргу" в качестве зенитки, каждый раз полушутя заключал, следя за удаляющимся немцем: "Умирать полетел".
После трехсуточного марша 30 августа мы вышли в район балки Карповская и заняли оборону на склонах господствующей высоты. Здесь в течение трех суток отражали почти непрерывные атаки противника, прорвавшегося на восточный берег Дона. Кухни, обозы, тылы отстали еще на той стороне реки. В течение нескольких дней мы совсем не получали пищи. Но еще тяжелее переносилось отсутствие воды. Казалось бы, неподалеку полноводный Дон, а нас мучила и обессиливала жажда. Добраться до воды, даже находясь на берегу реки, было крайне рискованно - каждый метр простреливался противником. Помню, к исходу третьих суток нам выдали по брикету концентрата пшенной каши. Не то чтобы сварить - запить было нечем. Так и промучились еще сутки. От голода и жажды.
Тогда я понял, как важно на войне обеспечить удовлетворение простых человеческих потребностей воюющего человека. Это во многом определило и то, что после войны я выбрал профессию офицера тыла.
На рассвете третьего сентября дивизия перешла в наступление. Однако значительного успеха мы не достигли. Потери были большие, продвинулись на какой-то километр. Враг был сильнее и опытнее нас.
Отбив нашу попытку наступать, немцы сами контратаковали. В боевых порядках противника я насчитал тринадцать танков. Не ручаюсь за точность, но сила была грозная. Тем более учитывая наши потери и страшную усталость, накопившуюся за несколько суток непрерывных боев. На исходе были и бутылки с зажигательной смесью - наше основное средство в борьбе с танками.
Когда ранило нашего командира батальона старшего лейтенанта Щуся, я, рядовой телефонист, осмелился доложить по телефону самому командиру полка о создавшемся у нас критическом положении. Он обещал помочь. И, действительно, через несколько минут над нашими головами с ревом пролетели реактивные снаряды, разрывы которых буквально накрыли боевые порядки противника. Я очень гордился своей инициативой.
Но впереди были еще более страшные и нечеловеческие испытания...
